Форум » Все, обо всем » ИСТОРИЯ ВОЕННАЯ и не только. Антиквариат и всякая всячина. (продолжение 4) » Ответить
ИСТОРИЯ ВОЕННАЯ и не только. Антиквариат и всякая всячина. (продолжение 4)
N.Nadych: У многих из нас сохранились реликвии дней минувших - вещи, документы, знаки отличия и т.д. Им место здесь. ....Р.S. Реликвией считается экспонат возрастом 50 лет и более. Но можно выкладывать все экспонаты советской поры, ведь та эпоха тоже стала реликвией.
mir: N.Nadych пишет: Это я к тому, что некоторые тут удивлены и не очень верят , что в августе 41-го тов.Сталин наводил контакты с Гитлером на предмет перемирия и т.д. Мол ТАКОГО не могло быть, потому, что не могло быть. Вот тут вы не правы, я еще раз говорю, что нужны документы, а не досужие вымыслы Судоплатова и т.д. Да они все писали мемуары выставляя себя в лучшем свете. Жуков тоже много чего написал в своих мемуарах. Но это не документы, а восроминания, а их как выгодно, так и напишут. Да еще и по истечении стольких лет. Удивляюсь великолепной памяти наших мемуаристов.
krtu74u: mir пишет: восроминания, а их как выгодно, так и напишут
NikolA: N.Nadych пишет: Горбачев) официально признало, что оригиналы Протоколов найдены Этот Мс, было дело, ещё и за катыньский расстрел признавал, тоже заявлял что «документы найдены». И при ЕБН, дерьмократы бросились, было, Польше срочно компенсировать т.н. ущерб и моральный вред. Благо нашёлся добрый честный человек, который не дал этой гнусности состоятся. Все мы неоднократно слышали, есть ведь присказка о том что «…мысль изречённая – есть ложь…». Только часто забываем о её смысле. Особенно когда публикуются новые, якобы ранее совершенно неизвестные факты. Плюс невыбитая, с советских времён, привычка доверять печатному слову. А чтобы подвергнуть сомнению, разобраться, о том что написано и переписано, возможно и в угоду кому либо переписано. До истины докопаться тяжело даже для профессиональных историков (они ведь тоже часто заблуждаются). По поводу откровений (как бы я его не уважал) П.В. Судоплатова, а ведь у него там ничего конкретного. Да прощупывали, да интересовались. И что? обвинять Сталина в поиске мира с Гитлером? Помнится в академии Анна Багратовна (преподаватель кафедры ОТР и ВМ), на консультациях по курсовым работам всегда советовала «…чем перелопачивать гору литературы, поинтересуйтесь автором, и если он во здравии, просите встречи с ним. Иногда часовая беседа заменяет сотни страниц текста…». К сожалению в нашем случае это невозможно. Осмелюсь предположить, что ИМЕННО хотел сказать Павел Васильевич, мы вряд ли когда узнаем. Когда то, нас учили что, война есть продолжение политики другими средствами. Но ведь никто не станет утверждать, что другие средства политики, с началом войны прекращают действовать или осуществляться. Дипломаты и разведчики не перестают работать. Знания о противной стороне это тоже оружие. Могли прощупываться настроения руководства Германии и самого Гитлера? Ещё как могли, и не только в августе 1941, а полагаю, и в 1942 и в 1943 и в 1944 и в 1945. И не в последнюю очередь, и делалось это всеми возможными силами и средствами. И не для того чтобы быстро быстро подписать мировую, а просто чтобы знать о противнике. Выяснение вопроса о том готов враг на заключение мира или нет, ставится, совсем не для того чтобы сразу по получении положительного ответа замириться с ним. Из ответы можно просто сделать выводы о состоянии, дальнейших намерениях. Фантазируя можно представить, что было бы если П.В. Судоплатов проговорился о прощупывании немцев по поводу замирения с ними. Уже третий четвёртый услышавший исказил бы по мере своей испорченности, «…всё штык в землю воевать бесполезно, сам Сталин ищет мира…», «…ну обманем фашистов, замиримся, а сами под шумок…», возможны варианты.
N.Nadych: rippa пишет: Да и вообще, рассуждения о "дружбе народов" СССР и Германии не очень вяжется с военной помощью Испании!? У каждого была своя игра и свои цели.Д ....Очень правильно подмечено. Между СССР и Германией перед войной существовали теснейшие отношения - экономические и военно-политические. "Дружба скрепленная кровью" - так это назвал один из наших лидеров. А вот по гуманитарным вопросам НИКАКОГО сотрудничества не было, и ни одна из сторон этот вопрос не поднимала. Т.е. видно, что эта "дружба" была шита белыми нитками. mir пишет: а не досужие вымыслы Судоплатова и т.д. ....Пал Васильича (Судоплатова) уж никак нельзя отнести к трепачам. Удивило меня то, что он в своих воспоминаниях заикнулся за этот эпизод, как будто его за язык тянули. Если такое и было, то за это нужно было помалкивать. Также удивило, что это пропустила цензура, хотя, какая цензура могла быть в 90-х? - С другой стороны, все мемуары очень субъективны и как правильно было подмечено выше, все хотят выставить себя в лучшем свете. Может Пал Васильича распирала гордость, что ему первые лица государства доверили такой важнейший участок работы? - Например, читая мемуары Э. фон Манштейна мне было интересно узнать, как он объяснит свой сильный прокол, - факт масштабного форсирования Днепра нашими осенью 43-го. Ведь, здраво рассуждая, имея такой выгодный естественный оборонительный рубеж, как Днепр, можно было держать оборону месяцами и годами. Напрасно я ждал объяснений Манштейна, он этот вопрос обошел молчанием. Никому не приятно говорить за свои поражения. А вот когда он побеждал, то тут уж он это живописал смачно, прям Лев Толстой отдыхает. - А вспомните, как весной 1917-го Ленин взял у немцем 50 млн. марок для захвата власти в России. Многие, в горячке, называли Ленина немецким шпионом. Конечно же, он не был ничьим шпионом, просто он использовал немцев (точнее их деньги) для захвата власти в стране, а немцы в свою очередь использовали Ленина в своих целях, - для вывода России из войны. Кстати, оба своих целей достигли. Поэтому налаживание контакта Сталина с немцами в августе 41-го нельзя отбрасывать априори, тем более, что тов.Сталин был гораздо хитрее фюрера.
Гурий: Ну тогда можно вспомнить, как в 90-е, Собчак (не Ксения), с помощью В.В.П., спас Ленинград, а с ним Россию! Тогда в в городе вскрыли стратегический продовольственный запас, а ВВП поехал в Германию просить помощи и в конечном итоге получил её, вот поэтому мы сегодня есть!
иванов в: А что была блокада в 90 что-то не припомню
EVгений: N.Nadych пишет: А вспомните, как весной 1917-го Ленин взял у немцем 50 млн. марок -Убей,не помню...
N.Nadych: EVгений пишет: -Убей,не помню...
Гурий: иванов в пишет: А что была блокада в 90 что-то не припомню На днях исполнилась 10-я годовщина смерти героя нашего времени Собчака (не Ксении)! По нескольким ТВканалам транслировали! И в СМИ тоже есть.
rippa: N.Nadych пишет: "Дружба скрепленная кровью" - так это назвал один из наших лидеров. N.Nadych пишет: - А вспомните, как весной 1917-го Ленин взял у немцем 50 млн. марок для захвата власти в России. Ну это вопрос спорный ,потому как немного раньше Лёва Бронштейн(Троцкий) плыл на теплоходе с америкосовскими финансовыми воротилами ,и не факт,что он не получил откат за большевистский переворот,а уж потом Ульянов со своей платформой отодвинул его на второй план. И потом ,не Германия,а Америка увеличила свой золотоволютный запас в два раза в период с 17 по 30 годы.Конечно и немцы выполняли свой " заказ" от Ленина по поставке паравозов в двое дороже тех что могли производить в России ,но это уже совсем другая история и деньги совершенно другие. Ес-но Николай Иванович рулит в этой теме,но мнение других форумчан,тех кто в эфире,то-же интересно. И если мы собираемся тут писать свою историю,то мнения товарищей особо интересно. Давайте все вместе начнём с какой-то отправной точки. Ну к примеру 1900 год или другой,по решению форума.Это так для примера.Не очень хорошая дата,но... И будем писать историю своими глазами,умами,доводами. Хотя мне по нутру начать с Киевской Руси! Бля ,до сих пор пока считаю украинцев ,белорусов да и что там скрывать молдован братьями. Ещё раз обращаю внимание на неудобство нашего форума,когда находишь хороший аргумент на пост товарища,а обсуждение в теме уже совсем не о том ,на 20 постов вперёд,то он выглядит просто как х... с горы. N.Nadych пишет: "Дружба скрепленная кровью" - так это назвал один из наших лидеров. Кто это пишет и чей лидер? ПыСы.За молдован анекдоты узнал только в 87-90 годах.Одноклассник молдаванин - всё 3,14здёшь.Десять лет в одном класе. В смысле с 1-го по 10-ый!!!!!
mir: N.Nadych пишет: ...Пал Васильича (Судоплатова) уж никак нельзя отнести к трепачам. Удивило меня то, что он в своих воспоминаниях заикнулся за этот эпизод, как будто его за язык тянули. Если такое и было, то за это нужно было помалкивать. Также удивило, что это пропустила цензура, хотя, какая цензура могла быть в 90-х? - С другой стороны, все мемуары очень субъективны и как правильно было подмечено выше, все хотят выставить себя в лучшем свете. Может Пал Васильича распирала гордость, что ему первые лица государства доверили такой важнейший участок работы? вот и я о том же, что нужно смотреть документы, сейчас их уже хватает, чтобы что-то понять, но конечно большинство навряд ли мы увидим. Мы все читаем мемуары "великих полководцев", а вы почитайте в инете есть мемуары интересные, называются "ванька-ротный". Скидываю ссылку ванька-ротный Много интересного, про что генералы не пишут. В том числе и про генерала Березина, которого почитают красноярцы.
иванов в: Да я понял .вот пример как можно все перевернуть и приписать какому то ублюдку роль спасителя
N.Nadych: rippa пишет: цитата: "Дружба скрепленная кровью" - так это назвал один из наших лидеров. Кто это пишет и чей лидер? - После взятия Бреста в конце сентября 1939 г. там состоялся совместный советско-немецкий парад Победы. Его принимали:с немецкой стороны - генерал Гейнц Гудериан, а с нашей комбриг Семен Кривошеин (Его тяжелая артбригада двое суток бомбила Брест, потому как немецкая артиллерия отстала, а без нее немцы не могли взять Брест). "Дружба, скрепленная кровью" - это слова из поздравительной телеграммы Сталина Гитлеру.
rippa: N.Nadych пишет: - После взятия Бреста в конце сентября 1939 г. там состоялся совместный советско-немецкий парад Победы. Документально факт проведения советскими и германскими войсками в сентябре 1939 г. "совместных парадов" до сих пор никем не подтвержден. Да и какой, к примеру, "совместный парад" мог быть проведен в Львове, под стенами которого две "дружественные" армии чуть было не сошлись в решительной схватке?! Советским и германским частям после львовского инцидента вообще старались не давать возможности сближаться на расстояние более половины дневного перехода, т.е. 20 км. Никакого "совместного парада" в Львове не могло быть еще и потому, что 21 сентября 1939 г., в день капитуляции польского гарнизона перед Красной Армией, в городе не было ни одной немецкой части. Они были отведены на 10 км западнее Львова и готовились к отходу на рубеж р. Сан. "Дружба, скрепленная кровью"? (К вопросу о характере советско-германских отношений. 1939-1940) Отношения между Советским Союзом и нацистской Германией после заключения ими 23 августа 1939 г. договора о ненападении в последнее время нередко изображают как некое тесное, "сердечное" сотрудничество двух "родственных тоталитарных режимов", проникнутое общностью интересов и целей и подкреплявшееся взаимными симпатиями их политических лидеров. "Дружба, скрепленная кровью", — эти слова из телеграммы И.В. Сталина министру иностранных дел Германии И. фон Риббентропу от 25 декабря 1939 г. преподносятся как предельно точно отражающие характер советско-германских отношений в период с осени 1939 до лета 1940 г. Насколько обоснована такая характеристика? "Братство по оружию"? Когда говорят, что отношения между СССР и нацистской Германией были "скреплены кровью", то в первую очередь подразумевают кровь, якобы совместно пролитую солдатами вермахта и Красной Армии в войне против Польши. Сколько написано за последние десять лет о "преступном разделе" Польши Германией и Советским Союзом в 1939 г. и об их "военном сотрудничестве" во время боевых действий на территории Польши, которое, как утверждают, осуществлялось "без каких-либо трудностей"{1}! Возникает впечатление, что авторы состязаются между собой в резкости оценок политики советского руководства тех лет, а также в том, кто из них насчитает большее число советско-польских и международных соглашений, нарушенных Советским Союзом, чтобы на этом основании предъявить ему обвинение в преступлениях против мира и безопасности. Публикации, преследующие цель обличить "польскую политику" СССР 1939 г., отличает одна весьма примечательная черта: в них не приводится конкретных примеров того, как русские и немцы плечом к плечу сражались против поляков. Затруднения авторов, пишущих о "военном сотрудничестве" СССР и гитлеровской Германии, но не приводящих конкретных доказательств такого сотрудничества, [104] вполне объяснимы. Доказательств нет, и им неоткуда взяться, поскольку Советский Союз не намеревался участвовать и не участвовал в войне Германии против Польши, а командование Красной Армии не разрабатывало совместно с командованием вермахта оперативных планов, направленных против Польши, не планировало совместных с германскими вооруженными силами боевых операций против польской армии и не проводило таковых. У Германии была своя захватническая война, у СССР — своей освободительный поход. Их действия не были синхронными, различались по характеру и были направлены на достижение различных целей. Нельзя согласиться с утверждением, что вступление советских войск в Польшу было "предопределено" секретным дополнительным протоколом к советско-германскому договору о ненападении. Такого рода утверждения не соответствуют действительности. Они направлены на то, чтобы представить СССР если не как агрессора, то по крайней мере как военного союзника нацистской Германии. Ни по договору, ни по протоколу СССР не брал на себя обязательств вести войну против Польши, участвовать в войне Германии против Польши либо оказывать помощь германским вооруженным силам в ведении боевых действий против польской армии. СССР и Германия обязались лишь не нападать друг на друга, проводить консультации по вопросам, затрагивающим их интересы, а также разграничить сферы интересов сторон в Восточной Европе{2}. В широком плане значение советско-германских договоренностей, заключенных 23 августа 1939 г., состояло в том, что с их помощью правительству СССР в тот момент удалось ограничить германскую экспансию в Восточной Европе определенными географическими рамками и лишить Германию возможности в случае ее победы единолично решать вопрос о судьбе польской государственности. Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. являлось актом агрессии с целью уничтожения польского государства, аннексии его земель. Части Красной Армии двинулись на запад 17 сентября 1939 г., после того как основные силы польской армии были разгромлены, значительная часть территории Польши оккупирована Германией (в том числе ряд областей, которые были признаны ею относящимися к сфере интересов СССР), а польское правительство "распалось и не проявляло признаков жизни". Исходя из того, что "польское государство и его правительство фактически перестали существовать", а Польша, "оставленная без руководства превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР"{3}, Советский [105] Союз взял под свой контроль территории, лежащие восточнее так называемой линии Керзона — этнической границы Польши, установленной в декабре 1919 г. Верховным советом Антанты. Напомним, что территории восточнее "линии Керзона" были в 1920 г. отторгнуты Польшей от Советской России, что было закреплено условиями Рижского договора 1921 г. Действия СССР позволили предотвратить германскую оккупацию Западной Украины и Западной Белоруссии и восстановить национальное единство украинского и белорусского народов в рамках советского государства. Было восстановлено также национальное и территориальное единство Литвы. В ее состав были возвращены Вильнюс и Вильнюсская область, которые подобно Западной Украине и Западной Белоруссии в 1920 г. были аннексированы поляками. Был предотвращен захват Литвы Германией{4}. Характеризуя действия СССР, нельзя не упомянуть и о том, что, начав выдвижение подразделений Красной Армии на запад, советское правительство уведомило правительства всех стран, с которыми оно имело дипломатические отношения (в том числе правительства Англии и Франции, находившиеся в состоянии войны с Германией), что СССР будет по-прежнему проводить в отношении этих стран политику нейтралитета{5}. Можно ли квалифицировать действия Советского Союза как агрессию и как свидетельство его военного союза с Германией? Совершенно очевидно, что таковыми они не являлись. Не расценивались они так и большинством политиков Запада. В отличие от некоторых современных российских авторов те в 1939 г. хорошо понимали, что решительные шаги, предпринятые Советским Союзом на заключительном этапе германо-польской войны в условиях, когда Польша потерпела полный крах, были направлены на укрепление его безопасности перед лицом нарастания военной угрозы со стороны гитлеровского рейха и имели антигерманскую направленность{6}. Авторы, пишущие о "сотрудничестве" Красной Армии и вермахта во время боевых действий на территории Польши, как правило, ничего не говорят о том недоверии и остром противоборстве, которыми сопровождалось это" сотрудничество", и лишь вскользь упоминают, а то и вовсе не упоминают об инцидентах между советскими и германскими войсками. Некоторые инциденты были достаточно серьезными и грозили положить конец советско-германской "дружбе" уже в сентябре 1939 г. [106] Обратимся к фактам. К 17 сентября 1939 г. германская армия продвинулась далеко в глубь советской сферы интересов на территории Польши и вышла на рубеж Граево — Белосток — Брест — Владимир-Волынский — Львов — Стрый{7}. Если бы наступление немцев продолжалось в прежнем темпе, а Красная Армия не выступила им навстречу, то передовые части вермахта в считанные дни вышли бы к государственной границе СССР. Советское руководство опасалось, что Германия откажется выполнять условия секретного дополнительного протокола к договору о ненападении, попытается оккупировать всю Польшу либо по завершении боевых действий не отведет свои войска на ранее согласованную линию разграничения государственных интересов по рекам Писса — Висла — Нарев — Сан{8}. Существовали также опасения, что немцы могут отказаться и от выполнения договора о ненападении{9}. Отдавая частям Красной Армии приказ о переходе государственной границы, советское руководство не исключало того, что в отношении немцев придется действовать достаточно решительно и жестко, чтобы заставить их убраться с территории, являющейся советской сферой интересов. Показательным в этом отношении было обращение к гражданам СССР, с которым 17 сентября 1939 г. выступил по радио В.М. Молотов. Призывая Красную Армию выполнить "великую освободительную задачу" и покрыть себя "новыми подвигами, героизмом и славой", он ни слова не сказал о том, в боях с кем красноармейцы должны продемонстрировать героизм и от кого они должны освободить и защитить братьев-украинцев и братьев-белорусов. Из речи отнюдь не следовало, что частям Красной Армии предстоит покрыть себя новыми подвигами в боях именно с польской армией, а украинцев и белорусов освободить и защитить именно от "польских правителей". В отношении польской армии Молотов дал понять, что она разбита немцами. Про польское же руководство было прямо сказано, что оно бросило страну на произвол судьбы и скрылось в неизвестном направлении{10}. Высказывания Моло-това не оставляли никаких сомнений в том, что в качестве главного противника Красной Армии на территории бывшего Польского государства советское руководство рассматривало именно немцев. 17 сентября 1939 г. в 2 часа ночи Сталин в присутствии Молотова и наркома обороны СССР К.Е. Ворошилова проинформировал германских дипломатических представителей в Москве о том, что частям Красной Армии дан приказ через четыре часа перейти государственную границу. Советское руководство предложило во избежание инцидентов [107] остановить наступление германских войск, отвести вырвавшиеся вперед подразделения на линию Белосток — Брест — Львов и запретить германской авиации совершать полеты восточнее этой линии. Немцам дали понять, что в случае невыполнения этих требований их части могут попасть под бомбовые удары советской авиации{11}. Просьба германского военного атташе генерала Э. Кёстринга задержать на некоторое время выступление советских войск и прежде всего действия авиации, дабы он мог проинформировать свое командование и тем самым предотвратить возможные инциденты и потери, была отклонена{12}. В ряде мест 17-18 сентября 1939 г., несмотря на предпринятые немцами меры предосторожности, их части все же попали под атаки советских летчиков. Досталось, в частности, облаченным в коричневую форму подразделениям Немецкого трудового фронта{13}. Германскому командованию пришлось ускорить отвод своих войск на указанный советским руководством рубеж. К 19 сентября он был в целом завершен{14}. Лишь в районе Львова немцы продолжали держать свои войска восточнее предложенной линии, ссылаясь на то, что они должны сначала разгромить окруженную в этом городе польскую группировку. 18 сентября 1939 г. советским дипломатическим представителям в Берлине германские должностные лица продемонстрировали карту, на которой Львов, нефтедобывающие районы Западной Украины — Дрогобыч и Борислав, а также район г. Коломыя, обладание которым позволяло Германии установить прямое железнодорожное сообщение с Румынией, были обозначены как относящиеся к германской сфере интересов. Это было серьезным нарушением условий секретного дополнительного протокола. Советское правительство заявило немцам решительный протест{15}, а частям Красной Армии был дан приказ овладеть Львовом и районами Западной Украины, на которые претендует Германия. 19 сентября 1939 г. передовые советские части подошли к Львову. Немцы их встретили артиллерийским огнем. Произошел бой между танковыми подразделениями, в котором обе стороны понесли потери{16}. Командующий советской группировкой потребовал от немцев немедленно отвести свои войска, поскольку части Красной Армии имеют приказ штурмовать город{17}. Германское командование ответило отказом. По дипломатическим каналам немцы начали оказывать нажим на советское руководство с целью добиться отмены [107] приказа о взятии Львова. Утром 20 сентября 1939 г. германский посол в Москве Ф.В. фон дер Шуленбург сделал Молотову заявление. В нем указывалось на "опасность возникновения крайне серьезного инцидента" между советскими и германскими войсками. Посол обращался к советскому руководству с настойчивой просьбой "в самом срочном порядке" принять меры, которые позволили бы предотвратить конфликт{18}. С аналогичной просьбой обратился к Ворошилову и генерал Кёстринг. В ответ советская сторона выразила "удивление" по поводу нахождения германских войск восточнее Львова и их боевой активности в советской сфере интересов. Было подчеркнуто, что инцидентов наверняка не будет, если немцы прекратят попытки продвижения в восточном направлении и отведут свои войска{19}. Решительная позиция советского руководства вынудила Гитлера во избежание осложнения отношений с СССР дать 20 сентября 1939 г. приказ об отводе германских войск от Львова. Германские генералы, которые были готовы пойти на открытое военное столкновение с СССР, квалифицировали это решение фюрера как "день позора немецкого политического руководства"{20}, однако были вынуждены подчиниться приказу. Уход немцев из районов восточнее Львова сопровождался неоднократными стычками и артиллерийскими дуэлями между советскими и германскими частями. Инциденты не прекращались и в дальнейшем. 23 сентября советская кавалерийская часть вела бой с немецкой 10-й танковой дивизией. Столкновения между подразделениями Красной Армии и вермахта имели место под Люблином и в других районах Восточной Польши. Таковы некоторые факты "сотрудничества" Красной Армии и вермахта в сентябре 1939 г. Можно назвать лишь один вопрос, при решении которого между советским и германским командными инстанциями не возникло особых трений. Это — согласование ими после 20 сентября 1939 г. порядка и графика вывода вермахта из советской сферы интересов и вступления в освобожденные районы частей Красной Армии. Германские военные, получившие от Гитлера строгий приказ избегать действий, которые могли привести к обострению политической обстановки, по сути дела без возражений принимали предложения советской стороны{21}. Говоря о советско-германском "военном сотрудничестве" в сентябре 1939 г., нельзя не коснуться вопроса об имевших якобы место в этот период "совместных парадах" подразделений германских вооруженных сил и Красной Армии. Об этих парадах пишут очень часто и преподносят их как убедительное доказательство "братства по оружию" СССР и [109] гитлеровской Германии{22}. Встречаются даже утверждения, что это были своего рода "парады победы" армий двух стран, проведенные в ознаменование разгрома Польши{23}. В подтверждение версии о совместных советско-германских парадах публикуются фотографии, сделанные в Бресте 22 сентября 1939 г., на которых запечатлены комбриг Кривошеий, генерал Гудериан и группа немецких офицеров, мимо которых движется германская военная техника. Сообщается, что аналогичные парады были проведены также в Белостоке, Гродно, Львове и других городах. Документально факт проведения советскими и германскими войсками в сентябре 1939 г. "совместных парадов" до сих пор никем не подтвержден. Да и какой, к примеру, "совместный парад" мог быть проведен в Львове, под стенами которого две "дружественные" армии чуть было не сошлись в решительной схватке?! Советским и германским частям после львовского инцидента вообще старались не давать возможности сближаться на расстояние более половины дневного перехода, т.е. 20 км. Никакого "совместного парада" в Львове не могло быть еще и потому, что 21 сентября 1939 г., в день капитуляции польского гарнизона перед Красной Армией, в городе не было ни одной немецкой части. Они были отведены на 10 км западнее Львова и готовились к отходу на рубеж р. Сан. Чтобы разобраться в вопросе о "парадах победы", обратимся к официальному немецкому изданию 1939 г. "Великий германский поход против Польши", в котором впервые были опубликованы фотоматериалы из Бреста{24}, используемые ныне сторонниками версии о "военном сотрудничестве" СССР и Германии. Эта публикация многое проясняет. Что из нее следует? Во-первых, что торжественное прохождение германских и советских войск не являлось "парадом победы", что оно состоялось после согласования деталей и подписания соглашения о передаче немцами Бреста Красной Армии. Во-вторых, что никакого "совместного парада" не было. Сначала торжественным маршем прошли германские войска, а после того как они покинули город, туда вошли советские танковые части. Если на прохождении немецких подразделений присутствовал советский представитель, подписавший соглашение (он фактически контролировал выполнение немцами достигнутой договоренности){25}, то при прохождении советских подразделений ни одного немецкого солдата и офицера на улицах Бреста уже не было. [110] Случаи фальсификации фотодокументов, связанных с отношениями между Красной Армией и вермахтом в сентябре 1939 г., не исчерпываются приведенным выше эпизодом. Таких случаев довольно много. В сборнике "СССР — Германия. 1939", изданном в Вильнюсе в 1989 г., опубликована, например, фотография со следующей подписью: "Советские и немецкие офицеры делят Польшу. 1939 г."{26} На самом деле снимок был сделан в момент обсуждения советским представителем с командованием одной из германских частей порядка отвода этой части с территории, на которую должны были вступить подразделения Красной Армии. Наладилось ли советско-германское сотрудничество в военной области после завершения боевых действий на территории Польши? На этот вопрос со всей определенностью можно дать отрицательный ответ. Разведенные по разным сторонам "границы обоюдных государственных интересов", установленной советско-германским договором от 28 сентября 1939 г.{27}, Красная Армия и вермахт начали в спешном порядке возводить укрепления. По размаху фортификационных работ, концентрации войск и боевой техники советско-германская граница с первых дней стала напоминать линию фронта. Атмосфера, которая на ней царила, была весьма напряженной. На различных участках границы то и дело происходили серьезные нарушения, совершались провокации, вспыхивали перестрелки. В дальнейшем отношения между Красной Армией и вермахтом по-прежнему не отличались "сердечностью". В период советско-финляндской войны Берлин закулисно поддерживал Хельсинки, а советский флот и авиация совершенно не церемонились с германскими судами, появлявшимися в зоне боевых действий (в архивах сохранились впечатляющие списки атакованных германских кораблей){28}. Во время похода в Северную Европу в апреле-июне 1940 г. немцы со своей стороны не церемонились с советскими самолетами, появлявшимися в небе Северной Норвегии. Их сбивали без предупреждения{29}. Обо всех этих фактах авторы, пытающиеся доказать наличие гармонии в отношениях между СССР и гитлеровской Германией после заключения ими договора о ненападении, по понятным причинам предпочитают не вспоминать. Не говорят они и о том, что между Москвой и Берлином шло острое противоборство за влияние на политику государств, расположенных по периметру границ СССР от Афганистана до Норвегии{30}, что Кремль по-прежнему рассматривал Германию как главный источник военной опасности для СССР (и потому [111] держал на западной границе мощную армию прикрытия), а национал-социализм считал непримиримо враждебной идеологией. Берлин же по-прежнему видел в большевизме "угрозу мировой цивилизации", а сам Советский Союз рассматривал как потенциальный объект германской экспансии. Странная "дружба" Своеобразной, если не сказать странной, была советско-германская "дружба" в 1939-1940 гг.: с одной стороны, дипломатические любезности и широкая торговля, которую Берлин и Москва использовали для удовлетворения прежде всего своих военно-экономических потребностей, а с другой — крайнее недоверие и постоянная настороженность в отношении "партнера", стремление не упускать его из прорези прицела. Оценивая характер советско-германских отношений с осени 1939 по лето 1940 г. и цели, которые преследовали Берлин и Москва, нельзя с доверием относиться к дружественным заявлениям и жестам, которыми они обменивались в это время, а тем более делать из них далеко идущие выводы. Шла большая дипломатическая игра, и все эти заявления и жесты преследовали совершенно определенные политические цели. Они отнюдь не свидетельствовали о наличии у сторон общих интересов и симпатий, которые были способны придать отношениям между ними стабильный, долговременный характер. Наоборот, они были призваны компенсировать отсутствие этой общности интересов, замаскировать подлинное отношение Берлина и Москвы друг к другу, не дать скрытому противоборству, которое шло между ними{31}, раньше времени перерасти в открытый конфликт. И германское правительство, и правительство СССР рассматривали заключенные между ними соглашения как тактический маневр, как вынужденный шаг. Да и могли ли советско-германские отношения в этот период иметь иной характер? Общественные системы и государственные идеологии сторон были не просто не совместимы, а полярно противоположны и враждебны (что, кстати говоря, не стеснялись подчеркивать и германские, и советские политики даже в ходе двусторонних официальных встреч). Стороны ставили перед собой стратегические задачи, предусматривавшие не в последнюю очередь подрыв позиций и нейтрализацию партнера. Естественно, такое сотрудничество, как бы громко Берлин и Москва ни заявляли о мире между ними "на многие поколения", не могло быть "сердечным". За его парадной вывеской скрывалось недоверие и постоянная взаимная настороженность. Партнеры знали цену друг другу, не обманывались относительно прочности связывавших их уз и понимали, что "политическая дружба" в любой момент может обернуться схваткой не на жизнь, а на смерть. [112] "Симпатии", которых не было Есть ли основания говорить о "взаимных симпатиях" лидеров Советского Союза и нацистской Германии, которые были способны придать отношениям между двумя государствами элемент стабильности? По нашему мнению, таких оснований нет. Авторы, пытающиеся доказать наличие такого рода симпатий, постоянно ссылаются на слова, якобы произнесенные Риббентропом, о том, что он "чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей", а также на тосты, которыми Риббентроп и советские руководители обменивались на банкете в Кремле 24 августа 1939 г. С возмущением цитируются слова Сталина: "Я знаю, как сильно германская нация любит своего Вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье". В.М. Бережков утверждает, например, что процитированные слова Риббентропа взяты из его телеграммы, отправленной из Москвы осенью 1939 г.{32}, а издатели сборника "СССР-Германия..." (как в вильнюсском, так и в московском вариантах) заявляют, что они были произнесены Риббентропом в беседе с министром иностранных дел Италии Г. Чиано 10 марта 1940 г.{33} Сразу отметим, что ни в одной телеграмме Риббентропа, направленной из Москвы в Берлин, таких слов нет. Нечто похожее было им действительно произнесено в беседе 10 марта 1940 г., но не с Чиано, а с Б. Муссолини. В переводе отрывок из записи этой беседы, сделанной главным переводчиком германского правительства П.О. Шмидтом, звучит так: "Во время своего второго визита в Москву (27-28 сентября 1939 г. — О.В .) у него (Риббентропа. — О.В. ) была возможность за ужином, данным Сталиным, поговорить со всеми членами Политбюро (ЦК ВКП(б). — О.В. ). С немецкой стороны присутствовали также старые товарищи по партии, например, гауляйтер Форстер, и, в частности, Форстер после мероприятия заявил, что было так, будто он беседовал со старыми товарищами по партии. Таким было и его (имперского министра иностранных дел) впечатление. Может быть, это звучит отчасти странно, но, по его (Риббентропа. — О.В. ) мнению, русские, которые, естественно, стоят на коммунистических позициях и в силу этого не приемлемы для национал-социалиста, уже не стремятся к мировой революции"{34}. Не сложно убедиться, что академическая точность в передаче слов Риббентропа в вышеупомянутых работах отсутствует. С помощью нехитрой манипуляции слова Форстера стали словами Риббентропа, косвенная речь превратилась в прямую, а высказывание, характеризовавшее непринужденную атмосферу торжественного ужина, в свидетельство [112] идейного родства советского и нацистского руководства. И это при том, что уже следующая фраза в оригинале документа раскрывает неприязненное отношение Риббентропа к коммунизму! Сходным образом препарирован и тост Сталина, которому путем неточного перевода придана совершенно определенная политическая и эмоциональная окраска. Слова "немецкий народ", как это значится в оригинале{35}, оказались заменены выражением "германская нация", а слово "Führer" переведено именно как "Вождь" (хотя с равным правом могло быть переведено как "лидер", "руководитель") и почему-то напечатано с заглавной буквы{36}. Казалось бы мелочи. Но мелочи, имеющие большое политическое значение. Говоря о тосте Сталина в честь Гитлера, нельзя не отметить, что он был произнесен на ужине в Кремле, который представлял собой дипломатический акт, и, естественно, на нем стороны рассыпались в любезностях. Но пожелание здоровья Гитлеру из уст Сталина, по-видимому, не было лишено сарказма. Очень двусмысленно звучат слова: "Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего руководителя...". Сталин где-то даже издевался над Риббентропом, предлагая ему поднимать бокал то за здоровье столь "любимого" немецким народом Гитлера, то за "нового антикоминтерновца Сталина", то за советского наркома путей сообщения Л.М. Кагановича{37}. Что же касается ощущений, испытанных Риббентропом в Москве в августе 1939 г., то следует отметить, что германский министр иностранных дел, человек, по мнению современников, недалекий и тщеславный, был склонен рассматривать подписание с СССР договора о ненападении как свой личный триумф, который вывел его в разряд выдающихся исторических деятелей. Эйфория, в которой по этому поводу пребывал Риббентроп, не позволяла ему критически воспринимать высказывания советских руководителей и произносившиеся в Кремле речи. Повлияло на него, знатока и любителя вин, очевидно, и обильное возлияние на банкете{38}. Хотя с него он удалился без посторонней помощи (в отличие от своего японского коллеги И. Мацуоки, которого Сталину и Молотову в апреле 1941 г. после подписания советско-японского договора о нейтралитете пришлось под руки заводить в вагон), московское гостеприимство произвело на него неизгладимое впечатление. Что было в действительности Те, кто пытается доказать наличие взаимных симпатий у нацистских и советских руководителей, по понятным причинам обходят молчанием ряд источников, которые как раз и позволяют вскрыть их подлинное отношение друг к другу. Достаточно, например, ознакомиться с дневниковыми записями министра пропаганды "третьего рейха" И. Геббельса, [113] чтобы убедиться: никаких симпатий между Берлином и Москвой на самом деле не было и быть не могло. Геббельс, выразивший в своем дневнике не только собственное мнение, но в ряде случаев и мнение Гитлера, крайне пренебрежительно высказывался в это время и в адрес Советского Союза, и в адрес Красной Армии, и в адрес советского народа, который он объявлял не способным к позитивной исторической деятельности. Не вызывали у него симпатий ни Сталин с Молотовым, которых он называл "типичными азиатами", ни советская культура, однозначно отвергавшаяся им как "большевизм чистой воды". В конце декабря 1939 г. Геббельс без околичностей писал о том, что германское руководство считает одной из своих задач противодействие распространению большевизма в Европе; в марте 1940 г. он в буквальном смысле слова стенал по поводу того, что Германии все еще приходится поддерживать отношения с Советским Союзом, а в июле-августе того же года ликовал, отмечая, что вермахт наконец-то поворачивает на восток{39}. Негативное отношение нацистских лидеров к СССР и советскому руководству в этот период отражено и в дневнике руководителя внешнеполитического ведомства НСДАП А. Розенберга{40}. Теплых чувств к СССР не испытывали в Берлине ни осенью 1939 г., ни зимой 1939/40 г., ни в дальнейшем. Такое отношение к Советскому Союзу нашло яркое отражение в секретных директивах нацистского руководства, направлявшихся в различные государственные и партийные инстанции. Процитируем несколько указаний Гитлера германской прессе, которые спустя много лет опубликовал заместитель руководителя пресс-службы гитлеровского правительства Г. Зюндерман. Эти указания достаточно красноречивы и не нуждаются в дополнительных комментариях. Отметим лишь, ...
rippa: ... что эти указания, как и другие приводимые ниже документы, относятся к периоду с осени 1939 по лето 1940 г., т.е. ко времени, как утверждают некоторые авторы, самого расцвета германо-советской "дружбы". 8 ноября 1939 г.: "О торжествах Коминтерна, посвященных годовщине большевистской революции, само собой разумеется, не разрешается упоминать ни в какой форме". 20 декабря 1939 г.: "Запрещается публиковать сообщения, освещающие внутриполитическую жизнь Советского Союза, в том числе запрещается перепечатывать сообщения на этот счет из иностранных источников". 21 декабря 1939 г. (в связи с 60-летием Сталина и официальным поздравлением в его адрес, направленным германским правительством): "Соответствующее сообщение ДНБ {41} можно опубликовать на первой странице в одну колонку, без какой бы то ни было сенсационности; [115] комментарий не должен превышать 30 строк. Этот комментарий по своему содержанию должен быть сформулирован очень осторожно и касаться не столько личности Сталина, сколько его внешней политики". 1 февраля 1940 г.: "Сообщения о Советской России — страна и люди — публиковать, руководствуясь принципом: чем меньше, тем лучше. На будущее запрещается публиковать также безобидные рассказы о России"{42}. А вот свидетельства из дневника Геббельса. 29 декабря 1939 г.: "На пресс-конференции изложено наше отношение к России. Здесь мы должны быть очень сдержанными. Никаких книг и брошюр о России, ни позитивных, ни негативных". 12 апреля 1940 г.: "Фюрер вновь резко выступает против попыток министерства иностранных дел устроить германо-русский культурный обмен. Это не должно выходить за рамки чисто политической целесообразности"{43}. Приведем выдержку еще из одного документа, хранящегося в Политическом архиве Министерства иностранных дел ФРГ, — циркуляра начальника полиции безопасности и СД Р. Гейдриха от 23 декабря 1939 г. относительно ввоза советской литературы в Германию. Он тоже свидетельствует, насколько "теплыми" и "сердечными" были в этот период германо-советские отношения. "Поскольку по повелению фюрера, — говорится в этом документе, — два мировоззрения — национал-социализм и большевизм ...должны оставаться территориально и политически разделенными, я придерживаюсь точки зрения, что ввоз советской литературы, как и прежде, должен находиться под контролем. Вся советская литература. .. в той или иной степени служит в высшей степени опасным пропагандистским целям и поэтому ни в коем случае не должна доходить до широких слоев населения Германии. Нет также необходимости и в увеличении ввоза советской литературы научного характера"{44}. Следует отметить, что советское правительство платило немцам той же монетой. 13 января 1940 г. Шуленбург сообщал в Берлин: "Здесь советские власти не допускают германской пропаганды. В этой области они проявляют неизменную сдержанность. По советским правилам пропагандистская литература в объеме, превышающем потребности посольства, пропуску через границу не подлежит"{45}. Стремясь исключить возможность идеологического воздействия СССР на население Германии, нацистские власти не только полностью закрыли книжный рынок "рейха" для советской литературы, но даже не допустили в продажу наборы советских почтовых марок для филателистов, опасаясь, что с их помощью Москва сможет "окольными путями вести пропаганду"{46}. [116] "Сердечность" отношений между Берлином и Москвой проявлялась и в сфере "человеческих контактов". Обе стороны строго регламентировали эти контакты. Приведем документ, вышедший из-под пера руководителя зарубежной организации НСДАП Э.В. Боле сразу после подписания германо-советского договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. "Секретно. 10 октября 1939 г. Руководителям участков Везер-Эмс, Балтийское море, Эльба. Относительно контактов с советскими моряками. Этот вопрос несколько дней назад я подробно обсудил с директивной инстанцией. На основании полученных указаний сообщаю, что сохраняется прежнее положение. Нашим морякам в советских портах категорически запрещается принимать от советской стороны приглашения посетить общежития моряков, клубы и т.д., которые, как известно, превращены в места пропаганды большевизма. Следует также избегать тесных контактов с советскими моряками в германских портах. При этом необходимо руководствоваться установкой, что политическая дружба между Германией и Советским Союзом ни в коей мере не распространяется на два мировоззрения. Германский коммунист по-прежнему считается врагом государства"{47}. Такого рода документы из германских архивов можно было бы цитировать бесконечно долго. Но и приведенных свидетельств, думается, вполне достаточно для того, чтобы понять, какой была в действительности германо-советская "дружба", в том числе в самый период ее "расцвета" — с осени 1939 по лето 1940 г. О какой дружбе говорил Сталин? И все же, почему в телеграмме Сталина появилось выражение "дружба, скрепленная кровью", и к чему оно относилось? Об этом стоит сказать особо. Слишком часто цитируют эти слова{48}, очень вольно и тенденциозно, как нам представляется, интерпретируя их, чтобы оставить данный факт без внимания. Напомним, по какому случаю они были произнесены. Эти слова из телеграммы Сталина Риббентропу, которая была дана в ответ на поздравление последнего в адрес советского руководителя в связи с его шестидесятилетием. В своем поздравлении Риббентроп попытался представить установление добрососедских отношений между народами Германии и Советского Союза лишь как результат договоренности между руководителями двух стран и подчеркнуть при этом (в свойственной ему [117] манере) свои "выдающиеся заслуги". Он телеграфировал в Москву: "Памятуя об исторических часах в Кремле (имеются в виду визиты Риббентропа в Москву в августе и сентябре 1939 г. — О.В.), положивших начало решающему повороту в отношениях между обоими великими народами и тем самым создавших основу для длительной дружбы, прошу Вас принять ко дню Вашего шестидесятилетия мои самые теплые поздравления"{49}. Сталин в ответной телеграмме по сути дела поправил германского министра, подчеркнув, что не его деятельность и не договоренности лидеров, а пройденный двумя народами исторический путь и понесенные ими жертвы (Сталин не уточнил, когда и во имя чего они были принесены) делают возможной и необходимой эту дружбу. "Благодарю Вас, господин министр, за поздравления, — телеграфировал он в Берлин. — Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной"{50}. Не о "дружбе" большевизма и нацизма говорил Сталин, как это нам сегодня преподносят, а о дружбе народов двух стран. Эту дружбу он с полным основанием мог назвать скрепленной кровью. Напомним, что немцев и русских связывали прочные революционные традиции, что народы обеих стран принесли немалые жертвы на алтарь общей борьбы за социальный прогресс, что немецкие и советские интернационалисты плечом к плечу сражались против фашизма на земле Испании. Как "сотрудничали" НКВД и гестапо " Важным компонентом концепции о "связанности кровью" нацистского и советского политического руководства в период действия договора о ненападении являются спекуляции относительно тесного сотрудничества НКВД и гестапо. Каких только небылиц не появилось в последнее время на этот счет! Пишут и о каких-то совместных операциях спецслужб СССР и фашистской Германии, и об их общих учебных центрах, и о встречах по обмену опытом, и о совместных испытаниях орудий пыток. Для убедительности сочиняются и всякого рода "документы", вплоть до "совершенно секретных постановлений Политбюро ЦК ВКП(б)", извлеченных якобы из "самых тайных советских архивов"{503}. Недавно промелькнуло даже утверждение, что накануне войны существовало некое "общество НКВД-CC", своего рода общество дружбы. Все это вымысел. О каком сотрудничестве НКВД и германских служб безопасности (гестапо, СД и т.п.) можно вести речь, если органы НКВД с января 1940 по март 1941 г. раскрыли 66 резидентур германской разведки, разоблачили 1596 германских агентов, из них 1338 в западных областях Украины и Белоруссии, а также в Прибалтике. Только [118] за семь месяцев 1940 г. ими было разгромлено в Западной Украине 30 оуновских отрядов, подготовленных и содержавшихся германскими спецслужбами. А что делалось на советско-германской "границе дружбы", где по одну сторону располагались погранвойска НКВД, а по другую — пограничная полиция имперского управления безопасности! В 1940 г. там произошло 235 конфликтов и инцидентов, включая ожесточенные перестрелки, в которых были убитые и раненые. Только с октября 1939 по декабрь 1940 г. на границе СССР с Германией было обезврежено свыше 5 тыс. германских агентов{51}. Все это вряд ли можно назвать проявлением симпатий и сотрудничеством между НКВД и германскими службами безопасности. Нельзя назвать таковыми также активное агентурное проникновение НКВД на территории, оккупированные Германией, а нацистских спецслужб на советскую территорию, острейшее противоборство советской и германской разведок, которое шло в то время в сопредельных с СССР странах. НКВД и германские спецслужбы являлись противоборствующими, а не дружественными организациями. Если НКВД и сотрудничал с гестаповцами, то только с теми, кого ему удалось завербовать, или с теми, кто по его заданию проник в ряды этой организации. Имя одного такого человека сегодня уже названо — это Вилли Леман, гауптштурмфюрер СС, ответственный работник берлинского гестапо. Были и другие люди. Безусловно, сотрудникам НКВД не раз приходилось вступать и в другого рода контакты с представителями германских спецслужб безопасности. Это делалось по поручению советского правительства при урегулировании пограничных инцидентов, при высылке из СССР арестованных германских граждан и при приеме высылавшихся из Германии советских граждан, при обеспечении безопасности визитов руководителей государств, в частности двух визитов Риббентропа в Москву осенью 1939 г. и визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г., а также при выполнении межправительственных соглашений об эвакуации беженцев и о переселении. Все эти контакты имели рутинный характер и не представляли собой ничего из ряда вон выходящего. Такого рода соприкосновения и взаимодействия служб безопасности разных стран всегда были, есть и будут, и делать далеко идущие политические выводы из контактов НКВД и германского имперского управления безопасности, имевших место в 1939-1941 гг., могут либо недостаточно компетентные люди, либо лица, занимающие явно предвзятую позицию. Немного подробнее следует сказать о том, как взаимодействовали НКВД и германские службы безопасности при выполнении соглашений о переселении и эвакуации, чтобы показать несостоятельность имеющихся на этот счет кривотолков. Как известно, в 1939-1940 гг. граница СССР была отнесена на запад. В состав Советского Союза были включены Западная Украина, Западная Белоруссия, Бессарабия, Литва, Латвия и Эстония. В связи с установлением [119] новой границы возник целый комплекс проблем гуманитарного и имущественного порядка. На территории СССР оказались германские граждане и этнические немцы, желавшие переселиться в Германию, оказалась также их собственность. В Западной Украине и Западной Белоруссии было много поляков, бежавших от немецких войск, а после окончания боевых действий пожелавших вернуться на прежнее место жительства, к своим родным и своему имуществу в районы, оккупированные Германией. В то же время на оккупированной немцами территории находились украинцы, белорусы, русские, русины, литовцы, желавшие переселиться в СССР. Для решения всех этих проблем правительствами СССР и Германии был подписан ряд соглашений и сформированы смешанные двусторонние комиссии. В этих комиссиях с обеих сторон были широко представлены службы безопасности, поскольку те проблемы, которые предстояло комиссиям решать, входили в их сферу компетенции: проверка личности переселенцев и беженцев, выдача им разрешения на выезд и согласия на прием, их сбор и содержание в специальных лагерях, организованное перемещение через границу, персональный и таможенный контроль в пограничных пунктах, изоляция и возвращение нежелательных лиц. Межправительственные соглашения были выполнены, однако говорить о том, что взаимодействие НКВД с аналогичными германскими службами в смешанных комиссиях было беспроблемным, не приходится. Документы свидетельствуют, что отношения между ними носили сплошь и рядом конфликтный характер{52}. Чем это было вызвано? В первую очередь, тем, что под вывеской регистрации лиц, подлежавших переселению и эвакуации, немцы пытались вести активную разведывательную деятельность в западных районах СССР. Они добивались также согласия на вывоз имущества и ценностей в объемах, которые могли нанести ущерб советскому государству, пытались эвакуировать в Германию некоторых советских граждан и лиц, не предусмотренных межправительственными соглашениями, добиться освобождения и высылки из СССР своей провалившейся агентуры. Советская сторона в лице НКВД всему этому, естественно, препятствовала. В рамках выполнения соглашений о переселении и эвакуации спецслужбы обеих стран усиленно внедряли на территорию друг к другу своих агентов, создавали новые агентурные сети, что тоже не прибавляло сердечности отношениям между ними. Миф об "антипольском соглашении" Авторы, пытающиеся "связать кровью" СССР и нацистскую Германию, любят обращаться к теме некоего "антипольского соглашения" между НКВД и гестапо, заключенного якобы в целях реализации положений секретного дополнительного протокола к германо-советскому договору [120] от 28 сентября 1939 г.{53} Они утверждают, в частности, что в марте 1940 г. в Кракове и Закопане состоялось совещание "высочайших чинов НКВД и гестапо", на котором обсуждались совместные действия этих двух ведомств в борьбе с польским Сопротивлением, а также вопрос о судьбе интернированных в Советском Союзе польских офицеров. Предпринимаются попытки доказать, что по результатам этого совещания органами НКВД были уничтожены польские офицеры, захоронение которых было обнаружено в 1943 г. в Катыни{54}. Сторонников этой версии, пущенной в оборот в 1952 г. польским генералом графом Т. Бор-Коморовским{55}, ничуть не смущает то обстоятельство, что они не могут назвать ни точной даты краковской встречи, ни лиц, принимавших в ней участие, ни конкретных пунктов достигнутых договоренностей, а также привести документальные свидетельства о совместных или хотя бы скоординированных действиях НКВД и гестапо, направленных против польского Сопротивления. Но это, видимо, им и не нужно, тем более что есть возможность сослаться на недоступность некоторых отечественных архивов либо на утрату в годы войны части германских архивных фондов. Однако вопросы, связанные с краковской встречей, поддаются проверке, поскольку относящиеся к ней документы не погибли в годы войны и не запрятаны в тайники, а хранятся в Политическом архиве Министерства иностранных дел ФРГ. Что из них следует? Действительно, 29—31 марта 1940 г. в Кракове находились представители советской комиссии{56}, но не какой-то "особой комиссии НКВД", как вслед за Бор-Коморовским утверждают некоторые западные и отечественные авторы, а советской контрольно-пропускной комиссии по эвакуации беженцев. Эта комиссия, как и аналогичная германская, была образована на основе межправительственной договоренности{57}. Советская делегация состояла из трех человек: B.C. Егнарова, И.И. Невского (соответственно председатель и член Советской главной комиссии по эвакуации беженцев) и В.Н. Лисина (член местной комисси). В задачи делегации входило обсуждение ряда вопросов, связанных с организацией обмена беженцами, и подписание с представителями германской комиссии соответствующего протокола. [121] Партнерами советской делегации на переговорах в Кракове были губернатор Краковской области О.Г. Вехтер, являвшийся председателем Германской главной комиссии, его заместитель в этой комиссии майор жандармерии Г. Фладе и два представителя министерства иностранных дел. В состав германской комиссии входили также представители и уполномоченные от других ведомств, которые, однако, в официальной части встречи, связанной с обсуждением и подписанием протокола, участия не принимали. Присутствие в составе германской комиссии группы лиц, включая ее председателя, имевших звание офицеров СС, отнюдь не означало их автоматической принадлежности к гестапо или СД. В нацистской Германии многие государственные служащие, включая чиновников внешнеполитического ведомства, состояли в СС и носили униформу. Представителем СД в составе германской комиссии являлся К. Лишка, имевший звание гауптштурмфюрера СС (равнозначно войсковому званию капитана). Сведений о присутствии в составе германской комиссии людей из гестапо документы не содержат. Звания майора жандармерии и гауптштурмфюрера СС, равно как и звание капитана погранвойск НКВД, которое имел председатель советской комиссии Ег-наров, вряд ли можно отнести к высочайшим, ввиду чего и заявления о встрече в Кракове "высочайших чинов НКВД и гестапо", которые можно встретить в литературе, являются не соответствующими действительности. Какие конкретно вопросы обсуждались на краковской встрече? В разделе "Документы" публикуется в переводе с немецкого весь пакет документов, касающихся совещания в Кракове. Эти документы свидетельствуют о том, что ни проблемы борьбы против польского Сопротивления, ни вопрос о судьбе интернированных в СССР офицеров польской армии на встрече в Кракове не поднимались. Протокольная запись заседания германской контрольно-пропускной комиссии, предшествовавшего встрече с советской делегацией, позволяет заключить, что попутно с вопросом об эвакуации беженцев германская сторона намеревалась напомнить советским представителям о некоторых нерешенных проблемах: о необходимости освобождения и передачи на германскую территорию этнических немцев из Западной Белоруссии и Западной Украины (около 400 человек{58}), часть из которых была арестована еще поляками, часть органами НКВД, а также о необходимости эвакуации солдат вермахта, отставших от своих частей во время польского похода, т.е. раненых, оказавшихся в советских госпиталях, и военнослужащих, числившихся пропавшими без вести. Однако никаких договоренностей по этим вопросам в советско-германском протоколе от 29 марта 1940 г. зафиксировано не было. Последующие документы также не содержат ни прямых, ни косвенных свидетельств того, что в Кракове были заключены дополнительные соглашения, выходившие за рамки проблемы беженцев. [122] Подписанный 29 марта 1940 г. в Кракове советско-германский протокол являлся по сути дела дополнением к соглашению о переселении от 16 ноября 1939 г.{59} Он уточнял ряд пунктов последнего с учетом опыта, накопленного в ходе проведения переселения, модифицировал его первую статью применительно к проблеме беженцев и определял круг лиц, которые в качестве беженцев могли быть пропущены через границу к прежним местам проживания. Все это не имело никакого отношения ни к репрессиям против польских подпольщиков, ни к Катыни. [123]
krtu74u: иванов в пишет: приписать какому то ублюдку роль спасителя Хм..Если мэр Собчак для тебя ублюдок,так кто же по твоему патриот в РФ 90-х годов прош.века?И о блокаде речи не было,чтоб задавать вопрос иванов в пишет: А что была блокада в 90
mir: rippa пишет: Документально факт проведения советскими и германскими войсками в сентябре 1939 г. "совместных парадов" до сих пор никем не подтвержден. Да и какой, к примеру, "совместный парад" мог быть проведен в Львове, под стенами которого две "дружественные" армии чуть было не сошлись в решительной схватке?! вопрос стоит о так называемом параде в Бресте, а не во Львове. Хотя парада конечно как такового не было.
rippa: mir Сам редко читаю свёрнутые тексты,вот и получил... Ладно ещё одна цитата. Чтобы разобраться в вопросе о "парадах победы", обратимся к официальному немецкому изданию 1939 г. "Великий германский поход против Польши", в котором впервые были опубликованы фотоматериалы из Бреста{24}, используемые ныне сторонниками версии о "военном сотрудничестве" СССР и Германии. Эта публикация многое проясняет. Что из нее следует? Во-первых, что торжественное прохождение германских и советских войск не являлось "парадом победы", что оно состоялось после согласования деталей и подписания соглашения о передаче немцами Бреста Красной Армии. Во-вторых, что никакого "совместного парада" не было. Сначала торжественным маршем прошли германские войска, а после того как они покинули город, туда вошли советские танковые части. Если на прохождении немецких подразделений присутствовал советский представитель, подписавший соглашение (он фактически контролировал выполнение немцами достигнутой договоренности){25}, то при прохождении советских подразделений ни одного немецкого солдата и офицера на улицах Бреста уже не было. [110] {23}Год кризиса. Т. 1. Док. № 54, 81, 97, 311. {24}Там же. Док. №311. {25}ДВП. Т. XXII. Кн. 1. Док. № 484.
krtu74u: А я не верю в то что мэр Собчак вор гос.средств в крупных размерах.В 90-е не воровал только ленивый или круглый дурак
NikolA: N.Nadych пишет: А вспомните, как весной 1917-го Ленин взял у немцем 50 млн. Конечно различные оценки фальшивкам и сами пасквили о т.н. «Золоте кайзера», я тоже читал однократно. Утка, по поводу немецких денег на русскую революцию, благодаря нечистоплотным историкам и прочим писакам всплывает от случая к случаю в нашей прессе (и только в нашей), и подаётся как сенсация, со ссылкой на документы правительства Керенского. Якобы временное правительство создало спецкомиссию и установило факт участия германского золота в русской революции. На самом деле, многотомные дела правительства Керенского подтверждают, что такая комиссия действительно была создана и факты установила. Но какие факты. Оказалось, что германия никаких денег на русскую революцию не давал, и это легко объяснимо – война поглощала все ресурсы германии. В действительности же деньги на революцию поступали из Франции, но только не большевикам, а партии эсеров, члены которой входили в состав временного правительства. Поэтому следствие было потихоньку, без огласки завершено, а сами дела сданы в архив. В исторической литературе, эта фальшивка запущенная британскими службами получила название «документ Сиссона» и давно разоблачена. На западе ни один серьёзный политик или историк об этом и не заикнётся, и не вспоминают об этом более 80 лет. В конце октября 1918 года Осведомительное бюро Соединённых Штатов издаёт брошюру под громким названием «Германо-Большевистский заговор». В ней было помещено около 70 документов, якобы доказывающих, что Ленин и Троцкий были платными агентами германских спецслужб и чкть ли ние самого Вальтера Николаи, главы германской военной разведки. На которых документах было в горячке написано «разведочное бюро генерального штаба». Правда, если бы издатель брошюры хорошо знал структуру высшего военного управления Германии, он не включил б эти документы, проданные англичанам, а затем попавшие в руки Э. Сиссона, в книгу как явно фальшивые, т.к. служба В. Николаи не занималась политическими акциями. Это была прерогатива политических отделов генштаба или МИД. Подкуп большевиков тоже не доказан. В секретном фонде разведывательной службы при верховном командовании Германии (отдел IIIБ) насчитывалось всего 450 тыс. марок, из коих необходимо было содержать разведывательные органы как на Востоке, против России, так и на Западе – против Франции, Англии и Бельгии, а позднее и США. Кто такой Ленин, тоже было неясно. «Я ничего не знал тогда о большевиках, а о Ленине знал только, что это политический эмигрант Ульянов, проживающий в Швейцарии», говорил сам В. Николаи впоследствии. «…Когда я был в Петрограде, ко мне подошёл наш работник и сказал, что купил документ, за кторорый заплатил 15 тыс. фунтов стрелингов (150 тыс. руб. золотом) и который указывает и подтверждает что Ленин и Троцкий – немецкие шпионы. Документ был настолько правдоподобен, что не отсавлял никаких сомнений в их виновности. Потом было получено ещё несколько документов, и нигде не было никакой ошибки. Но однажды я взял увеличительное стекло и обнаружил, что везде в этих документах русская буква «е» немного недописана. Я сразу заявил, что это фальшивка. Нашли парня который фабриковал эти документ, и на дорпросе он признался в их подделке. Тогда наш сотрудник из СИС заявил , что не хочет, чтобы британская казна страдала из-за этой ошибки и мы продали эти документы американцам за 25 тыс. фунтов стрелингов. Американцы распространили их в колчаковской и деникинской армиях…» Также, на эту тему, Хилл приводит выдержки из мемуаров своего шефа по СИС Брюса Локкарта «… это были якобы подлинные документы, которые я уже видел раньше. Они напечатаны на бумаге со штампом германского Генерального штаба. Они были подписаны различными немецкими штабными офицерами, в том числе, кажется, и полковником бауэром. Они были адресованы Троцкому и содержали различные инструкции, которые он должен был выполнить в качестве немецкого агента. Одна из инструкций была приказом провезти по железной дороге две немецкие подводные лодки из Берлина во Владивосток. Я уже видел эти документы раньше. Некоторое время они циркулировали в кругах, связанных с союзническими миссиями в С. Петербурге. Одна серия «оригиналов» была приобретена американским агентом. Через несколько месяцев обнаружилось, что эти письма пришедшие из различных мест, таких как Спа, Берлин, и Стокгольм, были отпечатаны на одной и той же машинке…»
полная версия страницы